Владимир Морской: один из первых сотрудников «Красного знамени», 1938 год»
Определение «безродный космополитизм» в конце сороковых стало таким же, как и «буржуазный национализм». Следователи и оперативники из МГБ очень полюбили это определение и привлекали к ответственности за такие преступления в подавляющем большинстве евреев, которым удалось пережить Вторую мировую войну и которые теперь стали мозолить глаза руководству СССР.
Сотни дел на государственных или военных деятелей из числа евреев фабриковались под это обвинение. Не обошли такие репрессии и нашего героя — театрального и литературного критика из Харькова — Морского Владимира Савельевича.
Он был арестован сотрудниками Управления МГБ по Харьковской области 8 апреля 1950. Морского обвиняли в том, что: «… до 1949 будучи критиком проводил антисоветскую работу в области литературы и театрального искусства и был разоблачен, как буржуазный космополит. Будучи враждебно настроенным, Морской с 1949 и в последующее время проводил антисоветскую агитацию, клеветал на вождя народов, мероприятия, которые проводила ВКП (б) и Советское руководство, демократическое устройство в СССР, распространял провокационные слухи о жизни трудящихся в Советском Союзе и одобрял антисоветские радиопрограммы с Америки и Англии».
Журналиста и критика с почти 30-летним стажем бросили за решетку. Перед следователями стояла нетипичная для них задача: через анализ рецензий и статей Морского доказать его вину в антисоветской деятельности.
Но история нашего героя начинается не здесь. Он родился в 1899 в Екатеринославе (ныне — Днепр). Настоящее его имя и фамилия Вульф Мордкович. Через год их семья переехала в Харьков, который фактически станет родным городом для Морского.
Здесь он окончил гимназию, а также посещал консерваторию, где учился игре на скрипке. 1917 год и революционные события захватили молодого Вульфа и он некоторое время работал на почте и телеграфе в качестве «революционного» работника и проверял телеграммы.
Когда в 1918 в Харькове было восстановлено украинскую власть и жизнь несколько стабилизировалось, то Мордкович поступил на учебу в медицинский институт, где с перерывами учился 4 года.
Перерывы в обучении были связаны с тем, что после завершения Первой мировой войны украинские территории, в том числе и Харьков, снова стали местом противостояния между несколькими конфликтующими сторонами: большевиками, белогвардейцами и войсками УНР.
Именно захват Харькова в 1919 году армией Антона Деникина стал поводом к тому, что Вульф эвакуировался в Саратов. Здесь интересно отметить, что в период украинской власти гетмана Скоропадского Мордкович мог спокойно жить и учиться в городе, но с приходом белогвардейцев, которые были известны своими еврейскими погромами, вынужден был эвакуироваться.
Как впоследствии оказалось, можно было и не выезжать из Харькова. Белые взяли город в июле 1919-го, тогда глава харьковской еврейской общины встречался с генералом Деникиным и просил о защите еврейского населения (в Харькове располагался штаб Добровольческой армии). Харьков остался единственным крупным центром в Украине, где не произошло еврейских погромов.
Харьков оставался «белым» около полугода, когда же сюда вернулись большевики, то вернулся и Мордкович. Он возобновил учебу в мединституте, одновременно начал работать в штабе войск внутренней охраны Республики, также известных как «ВОХР». В этом же 1919-м он вступил в партию. Совмещая учебу и фактически военную службу, он работал в «ВОХРе» сначала как секретарь, а затем как культработник до 1922-го.
С этого года начинается журналистская деятельность Вульфа Мордкович. Хотя скорее уже Владимира Морского. Работая в газете «Пролетарий», он использовал именно этот псевдоним и со временем решил изменить свое имя и фамилию.
Через некоторое время «Пролетарий» была объединена с газетой «Коммунист», где Морской работал в должности секретаря отдела до 1924, когда у него начались проблемы…
Забегая вперед, стоит отметить, что у Морского было четыре жены. Уже на следствии, будучи принужденным отвечать на бестактный вопрос следователя, сам он на допросе прокомментировал этот факт так: «Я пытался найти себе жену, которая подходит по характеру». Со своей первой женой, однокурсницей по медицинскому институту, Верой Дубецкой он прожил всего два года. И именно ее донос стал причиной для исключения Владимира Савельевича из партии.
В партийной ячейке были претензии к Морскому, мол он мало интересовался партработой. Однако донос в 1924 году, в то время уже бывшей жены, еще больше сгустил тучи над ним.
Так, в частности, Дубецкая считала необходимым сообщить, что Владимир участвовал вместе с ее отцом в частном предприятии с мыловарения, а что еще хуже, когда женился на ней, то совершил религиозный обряд венчания в синагоге.
Решение партийной ячейки не замедлилось. Морского исключили из партии навсегда и без права восстановления «как «шкурника», который проник в партию ради собственных интересов». Также он был отчислен и из мединститута.
Через год решением ГубЧК аргументация его исключения из партии была несколько смягчена, дословно «за отрыв от масс». Он мог восстановиться на учебе в институте, однако не стал этого делать, но карьеру журналиста продолжил в той же газете «Пролетарий».
Более 10 лет он работал в этой газете сначала репортером, а затем секретарем отдела, заведующим отделом и ответственным секретарем редакции.
Когда в 1936 газета «Пролетарий» закрылась, он перешел на работу в «Харьковский рабочий», где два года был заведующим отделом культуры.
1930-е — это период становления Владимира Савельевича как театрального критика. Морской вошел в театральный процесс вслед за такими выдающимися театральными критиками «березильского» времени, как Ю. Смолыч, И. Туркельтауб, В. Хмурый.
Во второй половине 1930-х их «эхо» еще присутствовало в театральном пространстве, и это возлагало на В. Морского, как на их преемника, значительную ответственность и определенную опасность. Ведь основатель и главный режиссер театра «Березиль» Лесь Курбас был арестован в 1933 и по сфабрикованному делу и отправлен отбывать наказание в Карелию, где его расстреляли.
Первые рецензии Владимира Савельевича, что удалось найти, относятся ко второй половине 1930-х годов. В то время был запущен первый мощный маховик репрессий в украинской культуре, начался «Большой террор». О каких же театрах писал именно в это время Морской?
О «рассаднике» молодой курбасовской режиссуры — театре, который только что был известным на всю страну Советов «Березилем», а теперь стал театром им. Шевченко. Критик упорно стремился быть на передовой, на линии огня.
В 1938 Морской начал работу в газете «Красное знамя», с которой будет связано большинство его успехов и неудач. Вначале он работал здесь сотрудником секретариата, а затем ответственным секретарем редакции.
Но начало германо-советской войны внесло свои коррективы в жизнь и деятельность Морского. Владимир Савельевич оставался в Харькове фактически до последних дней. И когда в октябре 1941 немецкие войска были уже почти на пороге города, он эвакуировался в Узбекистан в г. Андижан.
Здесь он сначала работал на швейной фабрике, а затем вернулся к любимой профессии и стал литературным секретарем газеты «Сталинское знамя».
В мае 1942 войска Рабоче-крестьянской Красной Армии перешли в контрнаступление и планировали освободить Харьков. Именно в это время по указанию Харьковского обкома КП (б) У Морского перевели в г. Купянск Харьковской области, где он 1,5 месяца работал в редакции газеты «СоцХарьковщина» фактически недалеко от линии фронта. Но контрнаступление РККА было неудачным, Купянск оккупировали немцы, а Морской вернулся в Андижан, где продолжал работать в том же «Сталинском знамени» до 1944 года.
С возвращением в Харьков Морской снова начал работать в «Красном знамени» как ответственный секретарь редакции, а затем в течение трех лет возглавлял отдел культуры этой газеты. В 1946-м ему удалось восстановиться в партии, несмотря на предыдущие проблемы.
Большинство биографов, кто исследовал деятельность Владимира Савельевича, отмечают, что кроме яркой индивидуальности, в каждой рецензии Морского также проявлялся вкус. Его отличительной особенностью в критике был универсализм.
Он сочетал в себе глубокие познания в области литературы и драматургии (прежде всего, европейской, а также и украинской, и российской), знание классической живописи, понимание музыки и владения знаниями в области музыкального театра, объективность и глубину в анализе спектаклей драматического театра, широкие познания в области кино.
Со второй половины 1940-х годов Морской как крупнейший театральный критик города был приглашен на кафедру театроведения Театрального института и преподавал «Практикум по театральной критике».
Это приглашение В. Морского свидетельствует о большом авторитете критика, который далеко не всегда лестно отзывался на работы театра, в том числе и его корифеев.
Несмотря на то, что преподавал он не так уж и много (1946, 1948–1949), след его педагогики в культуре Харькова огромен. Учениками Морского были в будущем доктор искусствоведения В. Айзенштадт и автор нескольких монографий о деятелях театра Харькова Л. Попова.
Тот же Айзенштадт, характеризуя Морского, назвал своего учителя «старым газетным волком» и «известным театральным критиком».
Владимир Савельевич был критиком и не боялся правдиво и откровенно говорить или писать о том, что видел на сцене и в кино. Он нередко критиковал советскую драматургию, и говорил, что по сравнению с европейской она находится еще «в пеленках». Морской был из поколения критиков театра, чье образование и культура формировалась в дореволюционный период, поэтому, он не страдал на «бесхребетность».
Очевидно, что такая откровенная позиция В. Морского со временем начала многим надоедать, как на местном, так и на республиканском уровне. Его «доброжелатели» начали заявлять, что Морской является критиком, который терроризирует харьковские театры, мол, он сквозь зубы говорит о лучших советских пьесах и спектаклях и зажил себе печальную славу своими вульгарными шутками. Харьковская организация союза советских писателей назвала его диверсантом, который сталкивал театры с правильного пути.
Все эти возмущения на деятельность Морского в конце 1940-х получили свою практическую реализацию. Сначала в партии, а затем и в МГБ вспомнили о значении термина «космополитизм»…
В марте 1949 Владимира Морского повторно исключили из партии, а также уволили с должности заведующего отделом культуры в газете «Красное знамя» и преподавателя Театрального института. Официальная аргументация была следующей: «…за антипатриотическую деятельность и космополитизм, выражаемый в ряде написанных им рецензий из театрального искусства».
Такая ситуация стала для Морского настоящим ударом. Быть исключенным из партии в те годы было что-то вроде, как стать «прокаженным». От него отвернулось много знакомых и коллег по цеху, только несколько верных друзей навещали его и за игрой в преферанс пробовали утешить.
Владимир Савельевич в течение 7 месяцев не мог нигде устроиться на работу. И лишь в конце ноября 1949 одного из самых известных театральных критиков Харькова взяли на работу на местную кинофабрику, где он будет работать контролером качества до дня своего ареста.
На первых допросах в МГБ Морской искренне не понимал, в чем его обвиняют. Он признавался, что в свое время написал положительную рецензию на пьесу «Дорога в Нью-Йорке», однако под определенным давлением сам же от нее отказался.
Также он признавал, что его ошибкой может быть публикация в газете рецензии его коллеги Льва Лившица на пьесу «Ярослав Мудрый», которая по своему содержанию была «политически не выдержанной и конъюктурной». К слову, Лившиц, как и Морской, был обвинен в космополитизме и арестован также в апреле 1950-го.
Но следователя такие признания не устраивали. Перед ним сидел «террорист и диверсант отечественного театрального искусства» и его следовало расколоть и осудить. С этого времени Морского начали допрашивать ночью, более всего следствие интересовала его антисоветская деятельность.
И вот уже после третьего такого допроса Владимир Савельевич начал вспоминать свои «преступления». Читая протоколы допросов Морского создается впечатление, что он сам старался вспомнить хоть что-то, что бы следователь мог записать, как «антисоветскую агитацию».
Так, в частности, он признался, что после исключения из партии, а также во время работы на кинофабрике он допускал антисоветские высказывания. Что касается конкретных примеров, то он вспоминал, что несколько раз хвалил иностранные фильмы и игру актеров в них, еще в одном случае он хвалил немецкое пиво.
Также Морской вспомнил, что на кинофабрике у него состоялся разговор с одним из сотрудников по поводу празднования 70-летия Иосифа Сталина. Морской говорил, что: «… к 70-летию со дня рождения Вождя народов, видимо будет торжественное заседание, будет установлена сталинская премия и так далее …», а когда собеседник спросил, «А будет что-то для народа?», То Морской ответил — «… если уж поднялась такая шумиха по случаю юбилея вождя, то наверное и для народа что-то будет». Слово «шумиха» было для следователя антисоветским.
Следующие дознания следователя были на грани абсурда. Так, например, Морской в 1927-м находился в командировке в Берлине, где знакомился с работой немецких издательств, газет, театров и кино. Следователь очень хотел доказать, что во время этого визита Владимира Савельевича завербовали немецкие спецслужбы, однако арестант это резко отрицал.
Непонятно по какой причине, но следствие также интересовали контакты Морского с психотерапевтом и иллюзионистом Вольфом Мессингом. Но арестант ответил, что встречался с ним в Харькове во время его визита в 1941 после чего пригласил его к себе на обед и больше ничего.
Дополнительным «преступлением», которое таки смог доказать следователь, была преподавательская деятельность Морского в Театральном институте. Дело в том, что Владимир Савельевич давал задание студентам посмотреть иностранный фильм и написать на него рецензию, но, как отмечал следователь — «давая эту задачу, не обратил внимания студентов, чтобы сосредоточиться на разоблачении буржуазного вредного искусства Запада».
Следствие подходило к концу. Единственное, что еще оставалось — это «антипатриотические» рецензии Морского. Но сотрудники МГБ не были литературными критиками, поэтому отправили их на экспертизу и уже в скором времени получили необходимое для них заключение.
В нем говорилось, что: «…в ряде» театральных рецензий и других статьях по вопросам искусства и литературы имеют место высказывания и оценки космополитического характера, элементы раболепствия перед растленной буржуазной культурой. В ряде статей автор поносит или замалчивает достижения социалистической культуры. В отдельных статьях дискредитировал лучшие черты, свойственные советскому человеку и снижались патриотические достоинства отдельных спектаклей».
Получив такое заключение для чекистов уже не было нужды больше допрашивать Морского. 8 июня 1950 следствие было завершено, Владимира Савельевича признали здоровым и пригодным к физическому труду.
Окончательное обвинения звучало так:
«Проживая в Харькове, на протяжении ряда лет занимался антисоветской деятельностью: являясь театральным рецензентом, протаскивал в своих рецензиях и статьях космополитические взгляды раболепствия перед западной буржуазной культурой, клеветал на советскую драматургию и советских людей. Позднее, будучи исключен из партии за космополитизм, систематически проводил среди своего окружения антисоветскую агитацию, при этом клеветал на мероприятия партии и советского правительства, демократическое устройство в СССР, радио и печать, распространял клеветнические измышления о жизни трудящих в Советском Союзе».
Отдельным постановлением было определено, что Владимира Савельевича после осуждения следует направить для отбывания наказания в общие лагеря МВД СССР.
Кроме этого, Морского лишили права на суд. Его дело отправили на рассмотрение внесудебного органа — Особого Совещания, где дела заключенных рассматривались без их участия, а также без участия защиты.
Так, решением Особого Совещания при МГБ СССР от 23 декабря 1950 Морского Владимира Савельевича признали виновным в совершении преступлений по ст. 54-10 ч.1 (антисоветская агитация и пропаганда) Уголовного кодекса УССР и приговорили к отбыванию наказания в советских концлагерях сроком на 10 лет.
Морского отправили в «ИВДЕЛЬЛАГ», что в г. Ивдель Свердловской области, где он и умер в 1952.
Уже после смерти Сталина, в 1955 жена Морского — Галина Воскресенская обратилась к КГБ СССР с просьбой пересмотреть дело ее мужа, как необоснованно осужденного и посмертно реабилитировать его.
Сотрудники КГБ еще раз допросили ряд свидетелей, а также провели повторную экспертизу рецензий Морского. И уже Постановлением Харьковского областного суда от 4 мая 1956 решение Особого Совещания было отменено, а дело Владимира Савельевича закрыто за отсутствием в его действиях состава преступления.
Так заканчивается история одного из самых известных литературных и театральных критиков Харькова. Того, кто очень часто стремился быть на передовой, на линии огня, «старого газетного волка». Того, кто не боялся прямо и откровенно говорить, писать о том, что видел на сцене или в кино. Морской Владимир Савельевич стал единственным в СССР театральным критиком, заплатив жизнью за свои профессиональные убеждения.