В этом году исполняется 70 лет со дня рождения лучшего журналиста «Красного знамени» и «Гудка» — Анатолия Александровича Мудракова. Мы познакомились с ним в дни акции «Социалистической Индустрии» по смежникам Ростсельмаша. Толя тогда заведовал промышленным отделом редакции. Увлекательная была география — почти весь Союз. Идея акции принадлежала Мудракову.

Потом Анатолий пришёл в «Красное знамя». Редактор Д.И. Сердитов спросил у однокурсника Мудракова по ростовскому университету Антона Саввова, на тот момент зав отделом информации: «Можете охарактеризовать Анатолия Мудракова?» На что Антон Иванович просто ответил: «Крепкий профессионал». Так Мудраков попал в партотдел «Красного знемени», и это было что-то с чем-то в его биографии.

Если мы, в отделе промышленности были относительно свободны в выборе тем и критических материалов, то отдел партийной жизни и идеологической работы этим похвастать не мог. По понятным причинам. А потому Анатолия каждый раз тянуло «на сторону». В разгар антиалкогольной кампании Толя берёт ответственность заявить поддержку… Пиву. Полагаясь на собственный опыт альпиниста, и физику экстремальных ситуаций, он выбрал все вожможные и невожможные аргументы, чтобы доказать ущербность горбачёвской антиалкогольной авантюры.

И статья вышла. Главред долго не решался пустить ей в свет, но мы сначала на собрании, потом на планёрке говорили, что держать под сукном такой материал — трусость и неуважение к профессии. Диомид Илларионович был крепким мужиком, достойным и в чём-то смелым редактором. В общем, статья вышла. Замечу, что заголовок «Трезво — о пиве» принадлежит не Толе, а коллеге по редакции Юрию Романенко. О чём сам Мудраков с признательностью часто и гордо отмечал роль коллеги.

Как благодарил редакцию за эту статью гендиректор привобъединения Белокур — не описать. Мы просто не вылазили из бани завода на Баварии, где нефильтрованное пиво текло ручьём и пилось вёдрами… Диомид Илларионович тоже получил, пусть совсем малый, но всё же честный «гонорар» — ящик пива в багажник на тот момент уже чёрной редакторской Волнгу ГАЗ 3102…

Мудраков был вторым в редакции, кто принадлежал в те годы, начиная с андроповских, к так называемым инакомыслящим. Именно это обстоятельство крепко свело нас на многие годы. Мы с неописуемым максимализмом мечтали о переманах, налаживали связи с такими же молодыми и безбашенными экстремистами, при этом давно вычислили, кто в редакции стучал на коллег в КГБ штатно, а кто — нештатно, за печеньки и рост по службе. Я даже сейчас не могу эту тему развивать, приведу лишь слова ответственного работника уже СБУ, который принёс мне извинения за то что «подрезали», а в ответ назвать хотя бы пару фамилий стукачей, многозначительно произнёс: «Поверь, если ты это узнаешь, то сильно расстроишься». Сейчас, спустя годы и опыт, я многих перебрал в памяти. Могу с большой уверенностью сказать, кто из коллег НЕ СТУЧАЛ. А вот кто стучал, в том числе и на Мудракова — назвать не могу. Наверное, не время. А скорее — и не тема.

Наше поколение журналистов, заставших уходящие в небытиё классические принципы и не желавшее освоить новую конъюнктуру, постигло большое разочарование. Многие ушли из профессии, но не ушли от себя, даже превратившись в бандитов девяностых. Мудраков не сдался, не изсменил профессии. После «Красного Знамени» он стал собственным корреспонденетом «Гудка». И одним из лучших собкоров старейшей российской газеты. Он до последнего держал при себе паспорт гражданина СССР, вспоминал родной город Туапсе и деда, который взирая на маленького Тольку, оседлавшенго хворостину и кричащего на бегу «Ура…», с досадой потягивая трубку, говорил: «Большевиков понарожали…»

Мудраков, как и многие из нас, мечтавшие о переменах, не принял, не мог принять Украину. Она была для него противоестественна. Но со сторой половине девяностых вся эта гнусная махина, рождённая из банальной ошибки, а скорее — предательства — сдавливала горло и подкашивала ноги. Харьков ещё был русским в полный рост, но мы понимали, что будущее готовит много сюрпризров. Мудраков оставался на очень хорошем счету в «Гудке», даже более хорошем, чем во времена СССР. Его командировки в горячие точки — тому пример. Но в здании ЮЖД уже дули новые ветры. Сначала собкора Гудка выселили из просторного кабинета на втором этаже управления, где у собкора на стене карта сталинских времён — в трущобу на улице Карла Маркса. Потом стали ограничивать доступ к информации. Затем подселили к нему редакцию «Южной магистрали». Журналисты становились обузой, обслугой, искали теплые места, и дорога эти тёплые места ещё имела, могла кинуть их как кость — небрежно и пренебрежительно. И эти кости приходились кому-то кстати. Из газет и журналов уходили профессионалы, а их место занимала откровенная серость.

Летом 1998 года, где-то в это время, после месячной «командировки», сразу же заехал к собкору «Гудка». И узнал, что Анатолия Мудракова месяц назад похоронили.

Не выдержало сердце. В сорок семь лет…