Архив за Сентябрь 2023

Машины редактора, зама и журналистов газеты «Красное знамя» в годы перестройки

19 Сен 2023

Почему-то вспомнил, а потому решил отметить. В редакции нашей газеты перестроечного периода   было несколько автомобилей. Не считая личных авто корреспондентов. Перечислю некоторые.

Редакторская «Волга». Чёрная 24-ка второй модификации (с клыками).Затем, во второй половине восьмидесятых, её сменила более совершенная по виду модель ГАЗ-3102. Тоже — чёрная. Надо сказать, что такой цвет был только на машине Д.И. Сердитова. Даже А.М. Сытникк   возила обычная «двадцатьчетверка» белого цвета. Важный момент: на машинах Сердитова и Сытник стояли чисто обкомовские номера, с серией ХАО. Эти авто не имели препятствий при перемещении.

У нашего редактора были два личных «жигулёнка». Сначала ВАЗ-21013, затем — салатового цвета «семёрка». Но \ не помню, чтобы Сердитов хоть раз приезжал на них на работу. Живя в районе Госпрома, я часто встречал его, направлявшегося в метро. Как и по дороге от метро «Московский проспект» до редакции. Водителем у Сердитова был Стёпа (на фото справа внизу с поднятым пальцем), он редко забирал редактора из дома. Да и времена уже были, так сказать — гласные, руководителей призывали к бережливости и совести.

По понятным причинам   редакторские «Волги» корреспондентов на задания не возили. Но мне несколько раз «повезло». Правда, причины этого были далеки от журналистики, на то были хозяйственные причины. Да, главное не указал. Её номер был 30-72 ХАО. То есть — чисто обкомовский номер.

Редакционная Волга "Красного знамени""

Волга Сорокопуда. Светло-бежевая 24-ка второй модификации. Сразу о номере. Он на ней был закамуфлированным менторским: 02-95. Серию не помню, но она точно не обкомовская. Хотя, по   возможностям нарушать и ехать куда захочется — не уступала обкомовской. Ибо номер этой «Волги» ассоциировался не с каким-то районным отделением милиции, а с УВД области, что на Совнаркомовской.

Эта машина также не предназначалась для корреспондентов. Таков был «табель о рангах. И лишь когда Николай Михайлович Сорокопуд был куратором важных журналистских акций — эта машина использовалась по прямому назначению, то есть — возила нас по работе.

Сам же Сорокопуд   почти всегда приезжал в редакцию на личной «шестёрке» тёмно-бежевого цвета.   А водителем «Волги Сорокопуда» был Лёша Б. , фамилию не называю. Этот весёлый и общительный парень очень много знает о внередакционных пристрастиях бывшего заместителя редактора.

Ещё у нас была «Нива». Обыкновенная, не навороченная. Эта, несмотря на прожорливость, возила журналистов «Красного знамени» по полям и райцентрам, особенно в период уборки урожая. С утра набивалось нам в неё до отказа по человеку с отдела (мужчин только), и   очень толковый водитель Юра К. (на фото первый слева в верхнем ряду) развозил нас по направлениям, по очереди высаживая перед райкомами, а к вечеру забирая обратно. ПО месту мы передвигались на райкомовских машинах в сопровождении, как минимум — второго секретаря или заместителя предрайисполкома.   По городу эта Нива не передвигалась, так как не было в этом нужды.

Ещё был приписанный к редакции бортовой ЗИЛ-130. Уж не знаю, зачем. Если что и возил, так для нужд издательства. Ну или когда картошку журналистам по домам развозили. Постоянного водителя не было, а когда надо — Юра за руль садился.

Журналисты предпочитали передвигаться на своих авто. Хоть по городу, хоть — в Барвенково за 150 километров. Иногда на местах наливали… Бензина. Но чаще всего приходилось отказываться, особенно когда собирали о гостеприимных хозяевах критические материалы.   Но в общем, в коллективе из, без малого 100 человек, владельцев личных авто было немного. Я бы сказал — исключительно немного. В восьмидесятых годах прошлого века личное авто ещё как-то считалось элементов престижа.

 

Рубрика: Листая годы... | Комментировать »

Владимир Морской: один из первых сотрудников «Красного знамени», 1938 год»

17 Сен 2023

Владимир Морской

Определение «безродный космополитизм» в конце сороковых стало таким же, как и «буржуазный национализм». Следователи и оперативники из МГБ очень полюбили это определение и привлекали к ответственности за такие преступления в подавляющем большинстве евреев, которым удалось пережить Вторую мировую войну и которые теперь стали мозолить глаза руководству СССР.

Сотни дел на государственных или военных деятелей из числа евреев фабриковались под это обвинение. Не обошли такие репрессии и нашего героя — театрального и литературного критика из Харькова — Морского Владимира Савельевича.

Он был арестован сотрудниками Управления МГБ по Харьковской области 8 апреля 1950. Морского обвиняли в том, что: «… до 1949 будучи критиком проводил антисоветскую работу в области литературы и театрального искусства и был разоблачен, как буржуазный космополит. Будучи враждебно настроенным, Морской с 1949 и в последующее время проводил антисоветскую агитацию, клеветал на вождя народов, мероприятия, которые проводила ВКП (б) и Советское руководство, демократическое устройство в СССР, распространял провокационные слухи о жизни трудящихся в Советском Союзе и одобрял антисоветские радиопрограммы с Америки и Англии».

Журналиста и критика с почти 30-летним стажем бросили за решетку. Перед следователями стояла нетипичная для них задача: через анализ рецензий и статей Морского доказать его вину в антисоветской деятельности.

Но история нашего героя начинается не здесь. Он родился в 1899 в Екатеринославе (ныне — Днепр). Настоящее его имя и фамилия Вульф Мордкович. Через год их семья переехала в Харьков, который фактически станет родным городом для Морского.

Здесь он окончил гимназию, а также посещал консерваторию, где учился игре на скрипке. 1917 год и революционные события захватили молодого Вульфа и он некоторое время работал на почте и телеграфе в качестве «революционного» работника и проверял телеграммы.

Когда в 1918 в Харькове было восстановлено украинскую власть и жизнь несколько стабилизировалось, то Мордкович поступил на учебу в медицинский институт, где с перерывами учился 4 года.

Перерывы в обучении были связаны с тем, что после завершения Первой мировой войны украинские территории, в том числе и Харьков, снова стали местом противостояния между несколькими конфликтующими сторонами: большевиками, белогвардейцами и войсками УНР.

Именно захват Харькова в 1919 году армией Антона Деникина стал поводом к тому, что Вульф эвакуировался в Саратов. Здесь интересно отметить, что в период украинской власти гетмана Скоропадского Мордкович мог спокойно жить и учиться в городе, но с приходом белогвардейцев, которые были известны своими еврейскими погромами, вынужден был эвакуироваться.

Как впоследствии оказалось, можно было и не выезжать из Харькова. Белые взяли город в июле 1919-го, тогда глава харьковской еврейской общины встречался с генералом Деникиным и просил о защите еврейского населения (в Харькове располагался штаб Добровольческой армии). Харьков остался единственным крупным центром в Украине, где не произошло еврейских погромов.

Харьков оставался «белым» около полугода, когда же сюда вернулись большевики, то вернулся и Мордкович. Он возобновил учебу в мединституте, одновременно начал работать в штабе войск внутренней охраны Республики, также известных как «ВОХР». В этом же 1919-м он вступил в партию. Совмещая учебу и фактически военную службу, он работал в «ВОХРе» сначала как секретарь, а затем как культработник до 1922-го.

С этого года начинается журналистская деятельность Вульфа Мордкович. Хотя скорее уже Владимира Морского. Работая в газете «Пролетарий», он использовал именно этот псевдоним и со временем решил изменить свое имя и фамилию.

Через некоторое время «Пролетарий» была объединена с газетой «Коммунист», где Морской работал в должности секретаря отдела до 1924, когда у него начались проблемы…

Забегая вперед, стоит отметить, что у Морского было четыре жены. Уже на следствии, будучи принужденным отвечать на бестактный вопрос следователя, сам он на допросе прокомментировал этот факт так: «Я пытался найти себе жену, которая подходит по характеру». Со своей первой женой, однокурсницей по медицинскому институту, Верой Дубецкой он прожил всего два года. И именно ее донос стал причиной для исключения Владимира Савельевича из партии.

В партийной ячейке были претензии к Морскому, мол он мало интересовался партработой. Однако донос в 1924 году, в то время уже бывшей жены, еще больше сгустил тучи над ним.

Так, в частности, Дубецкая считала необходимым сообщить, что Владимир участвовал вместе с ее отцом в частном предприятии с мыловарения, а что еще хуже, когда женился на ней, то совершил религиозный обряд венчания в синагоге.

Решение партийной ячейки не замедлилось. Морского исключили из партии навсегда и без права восстановления «как «шкурника», который проник в партию ради собственных интересов». Также он был отчислен и из мединститута.

Через год решением ГубЧК аргументация его исключения из партии была несколько смягчена, дословно «за отрыв от масс». Он мог восстановиться на учебе в институте, однако не стал этого делать, но карьеру журналиста продолжил в той же газете «Пролетарий».

Более 10 лет он работал в этой газете сначала репортером, а затем секретарем отдела, заведующим отделом и ответственным секретарем редакции.

Когда в 1936 газета «Пролетарий» закрылась, он перешел на работу в «Харьковский рабочий», где два года был заведующим отделом культуры.

1930-е — это период становления Владимира Савельевича как театрального критика. Морской вошел в театральный процесс вслед за такими выдающимися театральными критиками «березильского» времени, как Ю. Смолыч, И. Туркельтауб, В. Хмурый.

Во второй половине 1930-х их «эхо» еще присутствовало в театральном пространстве, и это возлагало на В. Морского, как на их преемника, значительную ответственность и определенную опасность. Ведь основатель и главный режиссер театра «Березиль» Лесь Курбас был арестован в 1933 и по сфабрикованному делу и отправлен отбывать наказание в Карелию, где его расстреляли.

Первые рецензии Владимира Савельевича, что удалось найти, относятся ко второй половине 1930-х годов. В то время был запущен первый мощный маховик репрессий в украинской культуре, начался «Большой террор». О каких же театрах писал именно в это время Морской?

О «рассаднике» молодой курбасовской режиссуры — театре, который только что был известным на всю страну Советов «Березилем», а теперь стал театром им. Шевченко. Критик упорно стремился быть на передовой, на линии огня.

В 1938 Морской начал работу в газете «Красное знамя», с которой будет связано большинство его успехов и неудач. Вначале он работал здесь сотрудником секретариата, а затем ответственным секретарем редакции.

Но начало германо-советской войны внесло свои коррективы в жизнь и деятельность Морского. Владимир Савельевич оставался в Харькове фактически до последних дней. И когда в октябре 1941 немецкие войска были уже почти на пороге города, он эвакуировался в Узбекистан в г. Андижан.

Здесь он сначала работал на швейной фабрике, а затем вернулся к любимой профессии и стал литературным секретарем газеты «Сталинское знамя».

В мае 1942 войска Рабоче-крестьянской Красной Армии перешли в контрнаступление и планировали освободить Харьков. Именно в это время по указанию Харьковского обкома КП (б) У Морского перевели в г. Купянск Харьковской области, где он 1,5 месяца работал в редакции газеты «СоцХарьковщина» фактически недалеко от линии фронта. Но контрнаступление РККА было неудачным, Купянск оккупировали немцы, а Морской вернулся в Андижан, где продолжал работать в том же «Сталинском знамени» до 1944 года.

С возвращением в Харьков Морской снова начал работать в «Красном знамени» как ответственный секретарь редакции, а затем в течение трех лет возглавлял отдел культуры этой газеты. В 1946-м ему удалось восстановиться в партии, несмотря на предыдущие проблемы.

Большинство биографов, кто исследовал деятельность Владимира Савельевича, отмечают, что кроме яркой индивидуальности, в каждой рецензии Морского также проявлялся вкус. Его отличительной особенностью в критике был универсализм.

Он сочетал в себе глубокие познания в области литературы и драматургии (прежде всего, европейской, а также и украинской, и российской), знание классической живописи, понимание музыки и владения знаниями в области музыкального театра, объективность и глубину в анализе спектаклей драматического театра, широкие познания в области кино.

Со второй половины 1940-х годов Морской как крупнейший театральный критик города был приглашен на кафедру театроведения Театрального института и преподавал «Практикум по театральной критике».

Это приглашение В. Морского свидетельствует о большом авторитете критика, который далеко не всегда лестно отзывался на работы театра, в том числе и его корифеев.

Несмотря на то, что преподавал он не так уж и много (1946, 1948–1949), след его педагогики в культуре Харькова огромен. Учениками Морского были в будущем доктор искусствоведения В. Айзенштадт и автор нескольких монографий о деятелях театра Харькова Л. Попова.

Тот же Айзенштадт, характеризуя Морского, назвал своего учителя «старым газетным волком» и «известным театральным критиком».

Владимир Савельевич был критиком и не боялся правдиво и откровенно говорить или писать о том, что видел на сцене и в кино. Он нередко критиковал советскую драматургию, и говорил, что по сравнению с европейской она находится еще «в пеленках». Морской был из поколения критиков театра, чье образование и культура формировалась в дореволюционный период, поэтому, он не страдал на «бесхребетность».

Очевидно, что такая откровенная позиция В. Морского со временем начала многим надоедать, как на местном, так и на республиканском уровне. Его «доброжелатели» начали заявлять, что Морской является критиком, который терроризирует харьковские театры, мол, он сквозь зубы говорит о лучших советских пьесах и спектаклях и зажил себе печальную славу своими вульгарными шутками. Харьковская организация союза советских писателей назвала его диверсантом, который сталкивал театры с правильного пути.

Все эти возмущения на деятельность Морского в конце 1940-х получили свою практическую реализацию. Сначала в партии, а затем и в МГБ вспомнили о значении термина «космополитизм»…

В марте 1949 Владимира Морского повторно исключили из партии, а также уволили с должности заведующего отделом культуры в газете «Красное знамя» и преподавателя Театрального института. Официальная аргументация была следующей: «…за антипатриотическую деятельность и космополитизм, выражаемый в ряде написанных им рецензий из театрального искусства».

Такая ситуация стала для Морского настоящим ударом. Быть исключенным из партии в те годы было что-то вроде, как стать «прокаженным». От него отвернулось много знакомых и коллег по цеху, только несколько верных друзей навещали его и за игрой в преферанс пробовали утешить.

Владимир Савельевич в течение 7 месяцев не мог нигде устроиться на работу. И лишь в конце ноября 1949 одного из самых известных театральных критиков Харькова взяли на работу на местную кинофабрику, где он будет работать контролером качества до дня своего ареста.

На первых допросах в МГБ Морской искренне не понимал, в чем его обвиняют. Он признавался, что в свое время написал положительную рецензию на пьесу «Дорога в Нью-Йорке», однако под определенным давлением сам же от нее отказался.

Также он признавал, что его ошибкой может быть публикация в газете рецензии его коллеги Льва Лившица на пьесу «Ярослав Мудрый», которая по своему содержанию была «политически не выдержанной и конъюктурной». К слову, Лившиц, как и Морской, был обвинен в космополитизме и арестован также в апреле 1950-го.

Но следователя такие признания не устраивали. Перед ним сидел «террорист и диверсант отечественного театрального искусства» и его следовало расколоть и осудить. С этого времени Морского начали допрашивать ночью, более всего следствие интересовала его антисоветская деятельность.

И вот уже после третьего такого допроса Владимир Савельевич начал вспоминать свои «преступления». Читая протоколы допросов Морского создается впечатление, что он сам старался вспомнить хоть что-то, что бы следователь мог записать, как «антисоветскую агитацию».

Так, в частности, он признался, что после исключения из партии, а также во время работы на кинофабрике он допускал антисоветские высказывания. Что касается конкретных примеров, то он вспоминал, что несколько раз хвалил иностранные фильмы и игру актеров в них, еще в одном случае он хвалил немецкое пиво.

Также Морской вспомнил, что на кинофабрике у него состоялся разговор с одним из сотрудников по поводу празднования 70-летия Иосифа Сталина. Морской говорил, что: «… к 70-летию со дня рождения Вождя народов, видимо будет торжественное заседание, будет установлена сталинская премия и так далее …», а когда собеседник спросил, «А будет что-то для народа?», То Морской ответил — «… если уж поднялась такая шумиха по случаю юбилея вождя, то наверное и для народа что-то будет». Слово «шумиха» было для следователя антисоветским.

Следующие дознания следователя были на грани абсурда. Так, например, Морской в 1927-м находился в командировке в Берлине, где знакомился с работой немецких издательств, газет, театров и кино. Следователь очень хотел доказать, что во время этого визита Владимира Савельевича завербовали немецкие спецслужбы, однако арестант это резко отрицал.

Непонятно по какой причине, но следствие также интересовали контакты Морского с психотерапевтом и иллюзионистом Вольфом Мессингом. Но арестант ответил, что встречался с ним в Харькове во время его визита в 1941 после чего пригласил его к себе на обед и больше ничего.

Дополнительным «преступлением», которое таки смог доказать следователь, была преподавательская деятельность Морского в Театральном институте. Дело в том, что Владимир Савельевич давал задание студентам посмотреть иностранный фильм и написать на него рецензию, но, как отмечал следователь — «давая эту задачу, не обратил внимания студентов, чтобы сосредоточиться на разоблачении буржуазного вредного искусства Запада».

Следствие подходило к концу. Единственное, что еще оставалось — это «антипатриотические» рецензии Морского. Но сотрудники МГБ не были литературными критиками, поэтому отправили их на экспертизу и уже в скором времени получили необходимое для них заключение.

В нем говорилось, что: «…в ряде» театральных рецензий и других статьях по вопросам искусства и литературы имеют место высказывания и оценки космополитического характера, элементы раболепствия перед растленной буржуазной культурой. В ряде статей автор поносит или замалчивает достижения социалистической культуры. В отдельных статьях дискредитировал лучшие черты, свойственные советскому человеку и снижались патриотические достоинства отдельных спектаклей».

Получив такое заключение для чекистов уже не было нужды больше допрашивать Морского. 8 июня 1950 следствие было завершено, Владимира Савельевича признали здоровым и пригодным к физическому труду.

Окончательное обвинения звучало так:

«Проживая в Харькове, на протяжении ряда лет занимался антисоветской деятельностью: являясь театральным рецензентом, протаскивал в своих рецензиях и статьях космополитические взгляды раболепствия перед западной буржуазной культурой, клеветал на советскую драматургию и советских людей. Позднее, будучи исключен из партии за космополитизм, систематически проводил среди своего окружения антисоветскую агитацию, при этом клеветал на мероприятия партии и советского правительства, демократическое устройство в СССР, радио и печать, распространял клеветнические измышления о жизни трудящих в Советском Союзе».

Отдельным постановлением было определено, что Владимира Савельевича после осуждения следует направить для отбывания наказания в общие лагеря МВД СССР.

Кроме этого, Морского лишили права на суд. Его дело отправили на рассмотрение внесудебного органа — Особого Совещания, где дела заключенных рассматривались без их участия, а также без участия защиты.

Так, решением Особого Совещания при МГБ СССР от 23 декабря 1950 Морского Владимира Савельевича признали виновным в совершении преступлений по ст. 54-10 ч.1 (антисоветская агитация и пропаганда) Уголовного кодекса УССР и приговорили к отбыванию наказания в советских концлагерях сроком на 10 лет.

Морского отправили в «ИВДЕЛЬЛАГ», что в г. Ивдель Свердловской области, где он и умер в 1952.

Уже после смерти Сталина, в 1955 жена Морского — Галина Воскресенская обратилась к КГБ СССР с просьбой пересмотреть дело ее мужа, как необоснованно осужденного и посмертно реабилитировать его.

Сотрудники КГБ еще раз допросили ряд свидетелей, а также провели повторную экспертизу рецензий Морского. И уже Постановлением Харьковского областного суда от 4 мая 1956 решение Особого Совещания было отменено, а дело Владимира Савельевича закрыто за отсутствием в его действиях состава преступления.

Так заканчивается история одного из самых известных литературных и театральных критиков Харькова. Того, кто очень часто стремился быть на передовой, на линии огня, «старого газетного волка». Того, кто не боялся прямо и откровенно говорить, писать о том, что видел на сцене или в кино. Морской Владимир Савельевич стал единственным в СССР театральным критиком, заплатив жизнью за свои профессиональные убеждения.

Рубрика: Журналисты | Комментировать »